176Взгляды
1 февраля 2021 года победителю трех Олимпиад Анатолию Фирсову исполнилось бы 80. Великий хоккеист вырос без отца, работал на заводе, учился актерскому мастерству у Высоцкого и других актеров Таганки, снимался в кино, помогал ветеранам афганской войны и даже после микроинфаркта рвался на лед.
Ты и я
Талантливый ученый-нейрохирург близок к научному открытию, но зовут посольским врачом в Швецию, и он бросает исследование ради нового приключения. На восьмой минуте фильма «Ты и я» по сценарию Шпаликова нейрохирург Петр сидит с женой Катей на хоккейном матче Швеция – СССР. В фильме это Стокгольм, в реальности – Женева, чемпионат мира-1971.
За Петром с Катей – ложа прессы. Журналист тараторит по-французски.
– Кать, что он там говорит?
– Что-то про наших, про Фирсова.
– Ну что «что-то»?
– Ну, Фирсов – лучший хоккеист мира. Талант, предельно выражающий себя. Он эпоха в хоккее. Абсолютный мастер. Кумир миллионов, достиг всего. Ветеран. Уже тридцать один год.
– Сколько?!
– Тридцать один.
Тридцатилетний Петр всматривается в Фирсова. На кадрах, доснятых позже в Москве, Анатолия сбивают. Он теряет шлем, страдает (бровь и висок в крови), но все же встает и с паса Викулова забивает шведам.
В глазах Петра блестят слезы. Он ведь тоже талант, но предельно себя не выразил и всего не достиг. Петр вскакивает с места, выбегает с арены и летит в Москву.
Горбатый, как Квазимодо
«В Женеве мы снимали контрабандой, потому что за любую съемку запросили бы огромные деньги, – писала в своей книге «Ностальгия – это память» актриса Алла Демидова, игравшая Катю. – Во время хоккейного матча нужно было снимать и меня, и хоккей. Поэтому меня – с разрешения нашей сборной – посадили за скамейкой, где сидят запасные игроки».
Демидова впервые оказалась на хоккее и плохо понимала, что происходит: «Обратила внимание на какую-то скованность игроков, которых все время теребил тренер. А они все друг другу говорили: «Ну давай, давай!» Что «давай»? Куда «давай»?!
Правда, я заметила на площадке одного игрока, он даже немножко был горбатый, как Квазимодо, который вроде бы не очень и двигался, замирал, как паук, потом что-то быстро делал – и шайба оказывалась в воротах. Когда он приходил на скамью запасных, тренер к нему не приставал и он – единственный – не говорил это «Давай!».
Молча садился, молча отдыхал, а потом опять мчался и забивал шайбу. И он мне так понравился! Я спросила: «Кто это?» – «Фирсов». Потом мне объяснили, что это первый игрок. А тогда я думала: вот в этой несуетности – смысл своего дела. И Лариса (Шепитько, главный режиссер – прим. sportbox.ru) – абсолютно такая же, вся зашоренная, под колпаком своего дела. Для нее не существует мира, других людей – у нее все идет в одно».
Матч со шведами показывали по советскому телевидению, поэтому близкие Демидовой видели ее за спинами хоккеистов. «Наши выиграли, и в их честь устроили прием, – писала актриса. – Лариса пошла, ей нужно было договориться с Фирсовым, чтобы доснять его крупный план в Москве. А я, как ни была влюблена тогда в Фирсова, не пошла, потому что заразилась от Ларисы гриппом – мы ведь спали в одной кровати.
И вот в Москве, летом – досъемка. Снимали закрытый каток на «Динамо». Я говорю: «Лариса, я приеду, мне интересно, кто такой Фирсов». Жду, группа уже собралась, а он, естественно, опаздывает – звезда должна опаздывать. И вдруг слышу открытые гласные и противный тембр.
Входит такой… с золотой фиксой, в шелковой футболке, натянутой на бицепсы, – Фирсов».
«Клюшки я научился делать сам»
Через три года Анатолий сыграл роль детского тренера в дебютном фильме режиссера Эмиля Мухина (автора трилогии «Хоккей Анатолия Тарасова») «Вратарь» по одноименному рассказу Юрия Яковлева.
Фирсов приходит на дворовый хоккейный матч, отмечает вратаря Саню Красавина и интересуется у пацанов: «Он всегда так стоит?» – «Ему и мастера не забьют», – отвечает Леня, которого в команду не берут – он просится, но вызывает только насмешки.
Фирсов заносит Саню в блокнот. Команда Красавина побеждает, его несут с катка на руках, но в следующей игре он ломает лодыжку. Перед финалом команда остается без вратаря.
Саня начинает тренировать Леню. Получив шайбой по лбу, тот бросает хоккей, но возвращается и становится героем финала. Теперь уже его несут на руках, но вдруг он кричит: «Стойте! Санька где? Он меня учил, тренировал». Саня в это время, чуть прихрамывая, уходит вдаль с тренером Фирсовым.
Сам Фирсов – третий ребенок в семье. Ему был месяц, когда отец погиб на войне. Мать работала истопницей в детском саду. «Денег лишних не было. Клюшки я научился делать сам, а с коньками дело обстояло хуже, – признался Фирсов в книге 1973 года «Зажечь победы свет». – И потому лидеры нашей дворовой команды ставили меня в защиту».
«Ребята, родившиеся в годы войны, как мы с Фирсовым, были в основном невысокого роста, худощавыми. Из-за недоедания, – сказал мне спортивный журналист Всеволод Кукушкин, получивший приз ИИХФ за вклад в развитие хоккея. – Самым вкусным нашим пирожным был белый хлеб с маслом, посыпанный сахаром. Невзгоды военного времени сказывались на телосложении».
Слесарь-сборщик
На десятилетие Анатолий получил от мамы коньки, привязал их к валенкам и помчался на каток. «Его чистила машина – лед готовился к вечернему наплыву публики. Я не задумываясь прицепился к машине, но не проехал и полкруга, как был пойман шофером. Шофер срезал коньки. Слезы у меня катились градом».
Лишившись коньков, Фирсов снова играл в защите или в воротах. «А на следующий год мама купила у соседей (сын у них подрос) коньки с ботинками, и уж теперь я играл на этих коньках до того дня, когда тренер команды «Красный богатырь» включил меня в команду мальчиков».
Потом приятель – спартаковец Виктор Ежов – переманил Фирсова в свою команду, и тот сменил русский хоккей на канадский. Заодно Анатолий работал на заводе – сборщиком, упаковщиком и сварщиком.
«А куда ему еще было идти – жить-то надо, – объяснил мне Всеволод Кукушкин. – В какой-то период образование после восьмого класса было платным, и стали популярными ремесленные училища. В одном из них, кстати, учился на литейщика Юрий Гагарин».
«Матери приходилось воспитывать его, брата и сестру. В пятнадцать лет Фирсов пошел работать, и в «Спартак» попал от станка, – писал в своей книге «Такова спортивная жизнь» Борис Михайлов. – Рано, в восемнадцать лет, женился. Не до компаний было, когда надо было содержать семью, матери помогать».
«В восемнадцать лет я работал в артели, – говорил Фирсов киевскому журналисту Юрию Матюхе. – Однажды туда пришла навестить своего отца симпатичная девушка Надя. Через несколько дней я пригласил ее покататься на пароходе.
Там немного выпил — тогда о карьере хоккеиста особо еще не думал — и пообещал спутнице, что через месяц она станет моей женой. В ответ услышал: «Дурак». Через полтора месяца мы расписались».
Всеволод Кукушкин вспоминает: «Однажды в декабре видел такой эпизод. Сборная улетала в Канаду. Жены приехали провожать. Распрощались, и вдруг Надежда Фирсова, растерянная, воскликнула: «Ой, Толя-то уже прошел на таможню, а теплые перчатки забыл. Подошла к таможенникам: «Передайте Фирсову». Они посмотрели, потрясли перчатки и понесли их Толе».
Сатанинская гордость
Самую удивительную шайбу за молодежку «Спартака» Фирсов забросил в одном из сибирских городов: «Защитник пытался поймать меня на силовой прием. Но я остался на ногах, а вот клюшки у нас упали, и одна из них сломалась. Я поднял ту, что осталась целой, подхватил шайбу и протолкнул ее на край, где мчался мой партнер Александр Краснов.
Спустя мгновение Краснов вернул мне шайбу, и я переправил ее в ворота. Мой опекун помчался к судье: «Вы не имели права засчитывать гол: Фирсов играл моей клюшкой!» Судья возразил: «А как я могу определить, кто какой клюшкой играет?» Так и засчитали ту шайбу».
Тогда Фирсов думал, что еще не готов к основе «Спартака», но центрфорвард Владимир Мальцев сам попросил тренеров поставить вместо него Анатолия и ушел в «Динамо».
Заиграв в «Спартаке», Фирсов слетал с молодежной сборной в Штаты. Там он выступил слабее армейца Игоря Деконского, но под впечатлением от пяти побед в пяти матчах наполнился «сатанинской гордостью»:
«Я приехал иным, не прежним хоккеистом. Смотрел на своих партнеров свысока и чувствовал себя мэтром. Первые тренировки проводил с гонором и играл и готовился вполсилы, на партнеров едва ли обращал внимание – что они мне, когда я сборную США обыгрывал!
Да не дай бог, если кто-то применял против меня силовой прием. Я злился, лез чуть ли не драться. К счастью, одной реплики тренера хватило для возвращения к прежнему моему положению в команде».
Уход из «Спартака»
Фирсов играл в третьей тройке «Спартака» с Валерием Ярославцевым и Рауфом Булатовым, но в ноябре 1961-го, в разгар чемпионского сезона, внезапно объявил об уходе.
В «Разговоре по пятницам» Борис Майоров привел такое объяснение Фирсова: «Нужна квартира!» Ему в «Спартаке» сказали: «Подожди два-три месяца, дадим». Он только-только женился. Ждать не стал, ушел в ЦСКА: «Мне там дадут». Там дали через полтора года! А в «Спартаке» чуть-чуть потерпеть не захотел».
Фирсов вспоминал, что сначала не хотел в ЦСКА и три дня прятался у спартаковского тренера Новокрещенова.
«Многие спартаковцы не хотели в ЦСКА. Знали же, как Тарасов убивал тренировками, – добавил Всеволод Кукушкин. – С другой стороны, ЦСКА – это не только армия, но и бытовая обеспеченность. Ну, и жены имели огромное значение. Они поддерживали хоккеистов, заботились о них, а те отвечали взаимностью».
Позже Фирсов признал, что вовремя попал к Тарасову – как раз когда требовалось подкачаться. В труде «Настоящие мужчины хоккея» Тарасов отмечал: «Фирсов пришел в ЦСКА отнюдь не атлетом – из-под тонкого слоя мышц кое-где даже кости выпирали».
Фирсов стонал от нагрузок и бесился от ежедневных придирок тренера: «На каждой тренировке он обнаруживал все новые и новые слабости. Обиды на Тарасова начались с того дня, когда он вдруг объявил, что я не умею бросать шайбу.
Я спросил его: «Что, совсем не гожусь для хоккея?» – «Годишься, конечно. Но у тебя есть один принципиальный недостаток: ты играешь в современный хоккей, а надо опережать время».
Новая роль
Тарасов перевел Фирсова из центра на край атаки и потребовал освоить кистевой бросок: «Присматривайся к Альметову. Смотри, как работает кисть». Фирсов вспоминал, что Альметов потом специально обучал его на тренировках кистевому броску: «Учил здорово, наглядно. Так, что запоминалось навсегда».
Спустя четыре года Фирсов – уже как победитель Олимпиады в Инсбруке – сам стал примером для молодых. Вместо Волкова и Сенюшкина Тарасов приставил к Анатолию девятнадцатилетних Полупанова и Викулова: «Как бы они не пересидели в запасе, – объяснил тренер. – Могут потерять интерес к игре, к тренировкам».
«Им нужен был опытный дядька, – говорил мне другой форвард ЦСКА Юрий Блинов. – Фирсов – это сказка: и сам играл на неземном уровне, и партнерам помогал расти. С ним играть – одно удовольствие: я ему пас, он – мне, вратаря изловили и закатили в пустые ворота. Фирсов на льду – это симфония».
Партнеров по звену Фирсов в мемуарах оценил многогранно: «Витя Полупанов – тщеславен и мнителен одновременно. Правда, с годами мнительность, неверие в собственные силы прошли. Володя Викулов, напротив, совершенно не честолюбив, что даже мешало ему.
Все-таки это противоестественно: он нападающий, но не имел практически ни малейшего интереса к взятию ворот. Выскочит один на один, обыграет вратаря и ждет Витю или меня – пусть, мол, они забросят, если уж это им так нравится».
Через полгода после создания новой тройки Викулова с Полупановым взяли в турне по Канаде.
«Когда Фирсов вернулся оттуда, я повез его в редакцию «Комсомольской правды», где работал, – рассказал мне Всеволод Кукушкин. – Тогда я обратил внимание на его обручальное кольцо – мятое, гнутое, неровное. Спросил: «Новая мода? Из Канады привез?» – «Нет. Кольцо обычное. Просто клюшкой по рукам бьют, а перчатки еле защищают».
Обида Бориса Майорова
В третьей игре канадского турне – против сборной Онтарио, оснащенной Бобби Орром и Сержем Саваром – Фирсов вдруг попал в звено к Борису Майорову и Вячеславу Старшинову.
«Мы победили канадцев со счетом 4:3, и каждый из нас забросил по шайбе, – вспоминал Старшинов в книге «Я центрфорвард». – Играть с Фирсовым было легко – я получил большое удовольствие. Зритель нам тогда не очень симпатизировал, но постепенно удалось растопить лед, и почти половину встречи мы играли под аплодисменты».
Интересно, что в отличие от Старшинова Борис Майоров так и не простил Фирсову уход из «Спартака».
«Прошло уже много лет, но и сейчас будто что-то стоит между нами, – писал Майоров в книге «Я смотрю хоккей». – И не только у меня сохранилась обида, а и у всех старых спартаковцев. Вот что мне горько: нигде и никогда не говорит Фирсов, чей он воспитанник, где научился играть и стал сильным хоккеистом. Он ведь в ЦСКА уже мастером пришел».
Помощь Бориса Майорова
Фирсов же упрекал Бориса Майорова в том, что во время игр тот обижал брата Евгения бурной критикой: «Когда человека хвалят, когда в него верят, он может превзойти самого себя! – говорил Фирсов своему биографу Олегу Спасскому. – Если же на кого-то из трех нападающих валятся все грехи, то он постепенно теряет веру в свои силы и начинает потихоньку сдавать».
В то же время Фирсов признавал, что часто разделял гнев Бориса Майорова: «У меня тоже не ангельский характер и долготерпение – не мое достоинство». К тому же отчасти благодаря Майорову Фирсов поехал на ЧМ-1966 с партнерами по клубной тройке:
«Вопрос о включении звена Полупанова в сборную, собиравшуюся на чемпионат мира в Любляну, зависел во многом от мнения ветеранов, в том числе Старшинова и Майорова.
Проголосуй они за тройку Юрзинова, и я бы стал их партнером, а Викулов и Полупанов остались бы в Москве, – вспоминал Фирсов в автобиографии. – Но спартаковцы видели, что молодые армейцы уже опережают по мастерству опытных динамовцев, и высказались за включение в сборную нашей цээсковской тройки в полном составе».
«Майоров поставил интересы сборной выше своих собственных, – писал Тарасов в книге «Совершеннолетие». – Борис сказал: «Фирсов привык к молодым ребятам. Это сильная тройка. Пусть она и едет. А мы, думаю, сыграем с Виктором Якушевым, как сыграли в Тампере с Толей Ионовым».
Я сказал Борису при ребятах, что очень виноват перед ним, поскольку считал его эгоистом».
Cостоял из упругих мышц
В Любляне Фирсов забросил всего три шайбы (Полупанов – одну, Викулов – четыре) – и это в статусе лучшего бомбардира чемпионата СССР-65/66. Тарасов объяснил низкую результативность Фирсова тем, что он отвлекался на поддержку молодых партнеров, но сам Анатолий не принимал поблажки.
Он заявил, что Викулов с Полупановым помогли ему не меньше, чем он им. Раньше-то был под присмотром ветеранов (например, Леонида Волкова и Виктора Якушева), а в тройке с юниорами прятаться стало не за кем – и это изменило Фирсова как хоккеиста. Сделало более ответственным и инициативным. И не только во время матчей.
Друживший с хоккеистами джазовый музыкант Владимир Морозов уверял в «Разговорах по пятницам», что Анатолий – единственный непьющий в ЦСКА рубежа шестидесятых-семидесятых.
«Фирсов был для меня примером отношения к тренировке, – заявил Третьяк в мемуарах «Когда льду жарко». – Никто не трудился больше него, не режимил строже него. Он весь состоял из упругих мышц».
Удивление Юрия Власова
В книге «Совершеннолетие» Тарасов писал, что Фирсов качался и в свободные от тренировок дни: «У него даже дома есть штанга, и надо сказать, что у штанги не бывает выходных дней».
«Так, как он, никто не тренировался, – добавил Тарасов в интервью Геннадию Орлову в 1991 году. – Никто! Утверждаю. Он любил тренироваться и истязал себя, теряя часто сознание.
Он помогал этим мне и нашему хоккею. Я говорил остальным – тренируйтесь, как Фирсов. И все вторили ему. Однажды легендарный Юрий Власов, увидев, как Фирсов работает с железом, сказал: «Ты живой?»
Кстати, в автобиографии Фирсов назвал Власова одним из двух своих кумиров: «В спортивном плане – шведский хоккеист Тумба Юханссон. В человеческом – Власов.
Знаменитый штангист стал интересным писателем. Его эрудиция потрясает. Умный, спокойный, добрый и рассудительный человек – я очень жалею, что мало приходилось общаться с ним».
Великий гол Канаде в Вене
На чемпионате мира-1967 года в Вене звено Фирсова стало самым результативным, а его гротескный гол канадцам помог нашей сборной взять золото.
В том матче трижды лучший вратарь чемпионатов мира Сет Мартин, по воспоминаниям Бориса Майорова, творил чудеса: «Все наши усилия выйти вперед бесплодны… Смена составов. Фирсов, прежде чем смениться, бросает шайбу в сторону канадских ворот. Он даже не смотрит, куда она упадет, — ведь бросал просто так, лишь бы подальше от нашей половины поля, — и мчится к скамейке запасных меняться.
Но он не успевает перепрыгнуть через борт. На него набрасывается вся команда и душит в счастливых объятиях. Он не понимает, в чем дело. Но зато мы видели все.
Мы видели, как шайба, скользнув по перчатке неловко пытавшегося остановить ее канадского защитника Маккензи, подлетела к Мартину. Как Мартин попытался поймать ее, как промахнулся и как шайба опустилась позади его конька за линией ворот. Мы выиграли 2:1».
«Обычно после фирсовского щелчка шайба со свистом пролетала мимо уха вратаря, – сказал мне Всеволод Кукушкин. – Так забивали и до него, и после, но Анатолий делал это чаще и красивее других».
На излете восьмидесятых, в книге «Мастерство в твоих руках» Евгения Зимина, Фирсов признал, что щелчок освоил в юношеской команде «Спартака». Старшинов же писал, что Анатолий и спустя десять лет после перехода в ЦСКА сохранил в себе спартаковские черты: «Пользуясь необыкновенной популярностью, он не зазнается. Остался скромным парнем, таким же, каким был, когда тренер Александр Игумнов пригласил его из заводской команды к нам на Ширяево поле».
Кукушкин добавил: «Когда Фирсов еще не очень понимал, что к чему, признавался мне: «Закончу играть в хоккей и пойду курьером». Буду развозить газетные матрицы. Там же поздно работают, в одиннадцать-двенадцать – значит, можно быстро ездить.
Быструю езду и вообще автомобили он очень любил. Однажды залез под свою «Волгу», шприцевал и задел домкрат. Он подставил руку как упор, иначе бы его раздавило. Отделался трещиной».
Театр и Высоцкий
Славу Фирсов воспринимал двояко: «Человеку известному легче решать многие проблемы, и не скрою, мы с женой без особых усилий попадаем на такие спектакли, куда билеты достают по году: у нас десятки знакомых, и многие стремятся сделать нам приятное».
С женой Надей Фирсов пересмотрел почти весь репертуар Театра на Таганке: «После смерти Высоцкого говорили, что он много пил, – рассказывал Фирсов украинскому изданию «Факты». – Я знал Владимира десять лет, но о его пристрастии к алкоголю даже не догадывался. При мне он ни разу не выпил даже шампанского. Может, стеснялся, а может, просто был уверен, что я не составлю ему компанию.
Друзья-актеры давали мне блестящие уроки театрального мастерства. У них я научился быть актером на льду. Бывало, в единоборстве с соперником я мог так красиво упасть, сделав при этом соответствующую гримасу на лице, что судья, не раздумывая, отправлял моего противника на скамейку штрафников».
«Но слава – это не только блага. Это и жизнь на виду, – жаловался Фирсов в книге «Зажечь победы свет». – Викулов однажды очень точно заметил: «Жизнь в аквариуме». Вряд ли кого-либо прельщает такая судьба. Я замучен коллекционерами автографов. Неужели это такое увлекательное хобби? Никак не могу понять, что оно дает человеку»
«Cтав звездой, Фирсов оставался требовательным к себе, – писал в своей книге Борис Михайлов. – Знаю, что он постоянно подходил к Тарасову и просил придумать для него новое упражнение.
В жизни Толя не пользовался своим положением лидера. Был прост в общении, никогда не обращался с молодыми грубо. Я понял, что принят командой, когда Анатолий, получивший квартиру на Калининском проспекте, пригласил меня с Таней на новоселье».
Имитация потери шайбы
Евгений Зимин тоже отмечал, что Фирсов постоянно вносил в игру новые идеи. Например, умышленно терял шайбу, обманывая защитника. Переводил шайбу между коньками за спину, разворачивался и бросал. Применял финт «клюшка—конек—клюшка».
Вот как Фирсов имитировал потерю шайбы. При сближении с защитником тот откатывался назад. Тогда Фирсов делал вид, что случайно упустил шайбу с крюка. Заметив, что шайба вакантна, защитник тормозил и вытягивал к ней клюшку.
«Как только он наклонялся, я тут же, как фехтовальщик, делал выпад и подхватывал шайбу, – объяснял Фирсов в книге «Зажечь победы свет». – Убрав ее под себя, изменял направление движения. А притормозивший защитник не успевал снова набрать скорость и остановить меня.
Когда на тренировке я играл против Владимира Лутченко, тот смело сближался со мной. Лутченко — быстрый защитник, который мог остановить форварда даже после того, как сам был обманут финтом. Обводя Владимира, я сразу же включал полную скорость, чтобы тот не догнал.
А Игорь Ромишевский — менее маневренный защитник. Отступая перед форвардом, он быстро откатывался назад, оставляя между нами побольше свободного пространства. Обыгрывать такого защитника надо было по-иному — подальше отпускать от себя шайбу, соблазняя соперника кажущейся легкой добычей».
Другой финт – «клюшка—конек—клюшка» – Фирсов подглядел у шведа Ульфа Стернера в телетрансляции чемпионата мира-1963.
Труднее всего Анатолию было обводить динамовца Виталия Давыдова и Валерия Никитина из «Химика». Однажды – при счете 4:4 – Никитин так достал Фирсова, что тот в отместку ударил партнера по сборной клюшкой. И до конца жизни стыдился того поступка, раскаиваясь в нем в интервью.
Лучший друг
Лучшим другом в хоккее Фирсов считал врача ЦСКА и сборной Алексея Васильева, с которым проводил все праздники. «Когда Васильев рядом со мной, я спокоен: никто не будет уговаривать меня выпить рюмку, «всего одну рюмку», никто не станет донимать бесконечными расспросами о хоккее».
Помощь Васильева особенно пригодилась в конце 1968-го, когда у Фирсова появилась язвенная болезнь. «Он лег в госпиталь, а через сорок дней пребывания в койке без всякой тренировочной подготовки отправился со сборной за океан, в Канаду», – говорил «Литературной России» тяжелоатлет Евгений Пеньковский, друживший с Фирсовым.
Набирая форму, Анатолий пропустил первые три матча, в Торонто, Ванкувере и Виктории (выигранных с общих счетом 19-5), но появился в Оттаве, где собралось десять тысяч зрителей.
«Фирсову поручили действовать преимущественно в атаке и вдали от бортов, избегая оборонительных действий и столкновений, – вспоминал Пеньковский. – В течение получаса Фирсов со своей сменой выходил на лед десять раз. И забил шесть безответных шайб (вратарю Стиву Рексу – первому в истории хоккеисту, задрафтованному «Питтсбургом» – прим. sportbox.ru)! И только после этого триумфа был насильно отправлен тренерами на скамейку».
Дружбу Фирсова и Васильева не поколебал и перевод врача из сборной в санаторий «Архангельское»: «В Финляндии он ляпнул, что финский кефир лучше советского. Это услышали чекисты и Васильева отправили домой. Тарасов позвал в сборную меня, и я поехал на чемпионат мира в Стокгольме», – говорил мне преемник Васильева Олег Белаковский.
Левый хавбек
Вторым отцом Фирсов называл Тарасова. И дело не только в хоккее. Тарасов упорно заставлял Фирсова находить время для учебы и получить сначала среднее, а потом высшее образование.
В 1971-м Тарасов изменил тактику – придумал схему с двумя хавбеками: «Мне нужно было сделать выдающее звено, – говорил тренер Геннадию Орлову. – Я долго думал, кто бы мне подошел, и вдруг мне приснилось, что левым хавбеком играет Толька Фирсов.
Но как сказать лучшему нападающему мирового хоккея: «Будешь играть хавбеком». Он бы ответил: «Я тогда совсем не буду играть. Заканчиваю».
Я очень волновался перед первой беседой, но не думал, что он мне так ответит. Он сказал: «Это нужно для хоккея? Или я подопытный кролик?» – «Для хоккея! Это все перевертывает в мировом хоккее. Тебе понравится. Будешь забивать еще больше. Подумай несколько дней».
Он позвонил мне в тот же день: «Я согласен». Он отыграл в новой роли еще два года. Новой системой мы поразили весь мир – эта пятерка никому не проиграла ни в международных матчах, ни во внутренних».
В 1972-м пятерка Фирсова в полном составе вошла в символическую сборную Игр в Саппоро. После этого Анатолий покинул сборную вслед за Тарасовым и пропустил Суперсерию-1972.
«В шестидесятые ему с его техникой нравилось играть на канадских площадках, но – будем честны – к 1972-му он уже был на сходе, – считает Всеволод Кукушкин. – Сменивший Тарасова Бобров высоко ценил Фирсова, но, возможно, посчитал, что против канадских профессионалов нужны ребята помоложе. В Канаду ведь тогда полетел Старшинов (почти ровесник Фирсова) – одну игру провел и понял: его время ушло».
Самое страшное время
«Обидно, – признался Фирсов в документальном фильме «Блуждающий форвард». – В 1997-м сынуля ездил с юношеской командой ЦСКА в Канаду, и даже там ему говорили: «Жалко, что твой отец не встретился с профессионалами». Думаю, вместе с Рагулиным, Лутченко, Викуловым и Харламовым плохо бы мы не выступили».
Поработав тренером ЦСКА до 1977-го, Фирсов разошелся во взглядах с Виктором Тихоновым и после нескольких лет в варшавской «Легии» очутился в армейском отделе спорта. В должности инструктора-методиста.
«Самое трудно время. Меня швыряли как мальчишку: «Сбегай за билетиками». Чуть ли не за пивом посылали. Те шесть лет – страшный период. Я даже начал выпивать, – говорил Фирсов журналисту Сергею Толкачеву.
До двенадцати, до часу тебя бросают, как футбольный мяч. Приходишь на обед: офицеров – таких же брошенных спортсменов, как я – очень много. И начинается: «Давай на троих». Дальше – то удерживаешься, то продолжаешь».
После демобилизации в 1987 году Фирсова спас Кировский райком. Его назначили старшим тренером в молодежное объединение «Кировец»: «Если бы они меня не поддержали, я мог бы оступиться. Как многие спортсмены, выпивавшие в гаражах».
Народный депутат
В конце восьмидесятых Фирсов выдвинулся в народные депутаты. Москвич Виктор Смирнов на страничке Фирсова на сайте kino-teatr.ru вспоминал: «Фирсов выступал перед избирателями в кинотеатре «Будапешт»: хвалился, что не постесняется задать неудобные вопросы Дмитрию Язову, в то время – министру обороны».
В биографии Фирсова на официальном сайте ХК ЦСКА говорится: «Анатолий Васильевич был хорошим и порядочным человеком, который иногда заблуждался в политических играх и этим пользовались его злопыхатели. Перед избранием в депутаты, Анатолий Васильевич активно принимал участие в митингах по закрытию строительства 27 ТЭЦ (в Челобитьево), а после избрания депутатом столь же активно участвовал в агитации населения о безобидности этой 27 ТЭЦ и необходимости ее запуска».
Журналист «Российской газеты» Максим Макарычев описывал депутатство Фирсова иначе: «В его общественной приемной всегда толпились люди. Он помогал всем: одинокой бабушке, которую обидели чиновники, воину‑афганцу, который не мог дождаться протезов. Десяткам людей, которые шли к нему как в последнюю инстанцию».
Фирсов работал в Межрегиональном депутатской группе, но быстро разочаровался:
«Они боролись, пока сами не получили маленькую толику. Получили – «поехала крыша», – говорил Анатолий в конце девяностых зеленоградскому журналисту Владимиру Ратманскому. – Я не понимаю, почему работники ЦК КПСС имели за госсчет шикарные квартиры?
Почему секретари обкомов могли задерживать рейсовые самолеты, чтобы слетать в горы на пик Сталина – выпить пару рюмок и вернуться обратно? Почему и сейчас эти привилегии просто торчат из всех щелей?
Сейчас у меня офицерская пенсия – восемьсот рублей. Все. Зато в Европе я нужен: меня приглашают читать лекции, консультировать хоккейные команды. Мне нравится Запад. Прежде всего своим отношением к закону».
«В России я никому не нужен»
В 1989-м Фирсов пытался возглавить Федерацию хоккея СССР, но проиграл выборы главе ТАСС Леониду Кравченко.
«Я потом встретился с Кравченко между заседаниями Верховного Совета, и он поведал много интересного, – говорил Фирсов обозревателю «Совспорта» Борису Валиеву. – Оказывается, о своей предвыборной программе, которую зачитывал на исполкоме федерации Вячеслав Колосков, он ничего не знал, и кто ее готовил, представления не имел.
Сам он на том толковище не присутствовал, так как был в загранкомандировке. Так что, меня, не искушенного в закулисных интригах, там грамотно прокатили спортаппаратчики».
Позже, в документальном фильме «Блуждающий форвард», Фирсов признался, что уже не чувствует своей популярности. На родине:
«А вот когда приезжаю в Чехию и подымаюсь в горы, пастух, пасущий овец, восклицает: «Анатолий! Фирсов! Как ты здесь очутился?» – «Мне не хватает средств к существованию в России. Приехал сюда проконсультировать, потренировать, что-то заработать. В России я никому не нужен».
«В тяжелые времена раздрая он еще пробовал заниматься бизнесом в Швейцарии, – сказал мне Всеволод Кукушкин. – Но бизнесменом и просто-то не каждый может быть, а уж хоккеист – тем более».
«Да, дурак, зато независимый»
На излете девяностых Фирсов вернулся в политику и в интервью «Московскому комсомольцу» объяснил, как стал народным депутатом: «Многие выдвигали меня за заслуги как известного хоккеиста, но изнутри меня, сущность мою, не знали. А я уже тогда твердо решил, за что буду бороться. За землю крестьянам, за права инвалидов, против системы, против партии.
Оказалось, что в Межрегиональной депутатской группе полно всякой дряни. Не все, но много… Я был против всего этого безобразия, но как депутат несу ответственность. Хотя был справедлив и честен. Ни машин, ни квартир не брал. Меня не купили. Я даже спички в собственный карман не положил. Мне говорили: ты дурак. Да, дурак, зато независимый.
Я боролся тогда и буду продолжать бороться сейчас, иначе вся страна пойдет на паперть».
Фирсов вступил в «Отечество» Юрия Лужкова, но перед выборами 1999-го перешел в «Русскую социалистическую партию» бизнесмена Брынцалова, набравшую 0,24 процента голосов. «Сейчас я столкнулся с настоящей дискриминацией, – говорил Фирсов «Коммерсанту» в декабре 1999-го. – И признак такой необычный — «не человек Лужкова». Префектура, жэки, райотдел народного образования, директора школ, даже старшие по подъездам получили команду вести агитацию против Фирсова — за Широкова, который из команды Лужкова».
Через полгода Фирсов добавил: «Я часто ходил в Думу весной по делам и понял, что им только законы о диких собаках принимать, а не о людях. Чуть ли не дерутся в зале, боссов своих проталкивают, а потом выходят, обнимаются, смеются, свои дела решают.
Пока они избираются по партийным спискам, вряд ли они будут делать что-то для народа, им хватает своих шкурных вопросов. И никакая эта Дума не новая. Не хочу больше с ними бороться и не буду больше баллотироваться. Хватит одного инфаркта».
«Прежде чем идти в депутаты, нужно было узнать, что это вообще такое. А его выдвинули, использовали и забыли», – говорил Борис Михайлов в документальном фильме «Звезды советского льда».
«Фирсов – искренний человек, – сказал мне Всеволод Кукушкин. – А политик, на мой взгляд, по определению не может быть искренним.
Помню, как искренне он переживал из-за нашего провала на ЧМ-2000 в Санкт-Петербурге (одиннадцатое место – sportbox.ru). Приехал туда, увидел это – и чуть не плакал. Видеть как рушится дело, в которое он вложил всю душу, было очень больно».
«Планов на жизнь было еще много»
«Многие наши мужики в глубине души завидовали умению Толи любить, – говорил Виктор Кузькин в интервью журналу «Власть» в июле 2000-го. – Он рано женился на своей Наде. Она постарше лет на шесть-семь была и тогда уже закончила пединститут, преподавала русский и литературу. А 14 апреля 2000-го Надя умерла, рак у нее был.
Редко в наше время бывают столь верные, нежные и преданные мужья, каким был Анатолий. Их дом, наверное, был одним из самых гостеприимных в Москве. Гостей они просто обожали, причем любых — от членов правительства, работников МИДа, КГБ до самых простых и ничем не примечательных. Толя, кстати, обожал готовить. Может, если бы он не стал спортсменом, то был бы поваром экстра-класса.
Все мы, кто близко знал Анатолия, причину его раннего ухода видим в одном — не смог он пережить смерть жены. Надя умерла, и Толю хватил микроинфаркт. Забрали его в больницу, но он сбежал оттуда, не долечившись.
А в мае он в нашей команде ветеранов даже дважды выходил на лед. Ездил чуть ли не ежедневно в свою Фирсановку, где на местном кладбище Надя его лежит. Жила бы Надежда — жил бы и он. И планов у них на жизнь было еще много».
Источник:news.sportbox.ru
